Оглавление
Научный подвиг Кузнецовой
Экспедиция отбыла на Чукотку в апреле 1948 года. Варвара Кузнецова работала, как говорят этнографы, в полевых условиях, то есть, жила среди кочевых чукчей в течении трех лет. Это было в районе реки Амгуэмы, в наиболее удаленных от цивилизации частях тундры.
Отправляясь в эту даль, она, разумеется, отдавала себе отчет в том, что будет непросто. Но пережив лесоповал и блокаду, молодая женщина не особенно боялась. Она полагала, что раз на Чукотке имеются колхозы (в газетах писали, что есть), она сможет устроиться на какую-нибудь административную должность. К работе в поле ее готовил выдающийся лингвист И.С. Вдовин, учивший чукотский язык еще у Богораза. До сих пор неясно, как Варвара ухитрилась скрыть от него свое незнание чукотского языка. В путь она отправилась, взяв с собой чукотский букварь, легкомысленно полагая, что этого достаточно.
Кроме того, институт этнографии выдал ей спальный мешок из меха и овечий полушубок (который в условиях тундры оказался совершенно бесполезным). Еще у Варвары Григорьевны было несколько ящиков разных необходимых вещей. Прежде всего — фотоаппарат и пленки, а также бумага и карандаши для письма. Подарки для чукчей – бусы, зеркальца, иголки с нитками, наперстки и другие мелочи – тоже заняли целый ящик.
Добравшись до места, этнограф поняла, как она ошиблась. Колхоз «Тундровик» существовал только на бумаге. На деле он представлял собой большую чукотскую семью, кочевавшую по необозримой тундре. Председателем был Тымнэнэнтын – глава этого чукотского клана.
Вначале Кузнецову принимали, как гостью. Но позднее стали воспринимать как обузу. Работать наравне со всеми Кузнецова не могла, просто не имела нужных навыков, но кормить ее приходилось, поскольку она была русская, а русских чукчи привыкли воспринимать вроде как начальников. Мало ли что они скажут, если эта странная женщина вдруг умрет? Был найден компромиссный вариант: Варвару стали плохо кормить и практически издеваться над ней, давая ей понять, что она тут никому не нужна.
Особенно тяжело стало, когда умерла жена Тымнэнэнтына, и он взял другую. Молодайка взъелась на Варвару, плевала ей в лицо, не позволяла спать в пологе – так называется теплая часть чукотского жилища, кормила практически объедками. Зато Варвара Кузнецова стала свидетельницей и описала настоящий чукотский свадебный обряд – едва ли не первая из этнографов.
Чукчам не нравилось, что она жжет по ночам свечи, делая записи. Они считали, что так Варвара колдует, наводя порчу. Однажды хозяин в сердцах уничтожил один из ее дневников. Питаться приходилось такими «аппетитными» блюдами, как содержимое оленьего желудка и волчеедина (недоеденное волками оленье мясо).
Вот несколько записей, сделанный Кузнецовой во время ее скитаний.
«Как я страдаю от вшей и грязи, до крови расчесываю тело»
«За утренним чаем Тымнн сказал мне, что я совсем не думаю и не беспокоюсь, что скоро наступит зима — данные им две шкуры мне на одежду так и лежат никем не обработанные. Я сказала — Раглин’аут не сможет сделать? Хозяйка посмотрела на меня и ответила — конечно, нет, женщина одна, нет женщины-работницы… Я начала счищать мездру шкуры. Жарко, тяжело».
«Для меня это был тяжелый, гнетущий день. Вчерашнее, вечером высказанное недовольство Тымнна, хозяйка возвела в квадрат и сегодня в его отсутствие кричала на меня, как на рабыню или еще хуже, как на скотину. — Иди за хворостом, работай, только кушаешь. Я стала выбивать айкол… Этих айкол много, после 4-х или 5 выбитых шкур я остановилась отдохнуть. — Если ленишься выбивать айкол, иди за хворостом, — опять завопила она».
«Хозяева, как и всегда, кушали хорошие жирные куски, мне — полусырую пленку мяса. Всегда полуголодная, истощенная, исхудавшая, наяву вижу кастрюлю с горячей кашей. Хлеб, картошка, каша, все равно что, лишь бы досыта поесть, не ощущать бы ежедневно полуголода. Моя жизнь у Тымнна хуже блокадного периода в Ленинграде, лишь бомбежек да обстрелов нет, а голод мой мучительнее блокадного».
Вернувшись после трехлетней экспедиции, Кузнецова защитила диссертацию. Но больше заниматься наукой не смогла, сказались тяжелые условия жизни, они спровоцировали образование кисты головного мозга.
Женская иерархия
Пока была жива Увакай, она была главной женщиной в яранге. Второй была ее дочь – Омрувакотгаут, от настроения которой зависела Кузнецова. Она едва не заморила Варвару голодом и издевалась над ней. Кузнецова описывала ее так: «груба, скупа, жадна, лжива, зла, сварлива, прожорлива — а ей всего 16 лет».
Новая жена Тымнэнэнтына невзлюбила Омрувакотгаут, и это низвело девушку в рабыни. Теперь ее били как собаку, ругали и кричали на нее без повода.
Поскольку Кузнецова занимала низшую ступень в иерархии, все три года ей пришлось стойко переносить голод, – об этом в статье «Полевые исследования В. Г. Кузнецовой в Амгуэмской тундре» пишет историк Людмила Николаевна Хаховская. Записи на этот счет неутешительны: «Мне предложили рилкэрил (каша из содержимого желудка оленя, его крови и жира), но я отказалась – не могу уже есть эту горькую кашу»; «Хозяйка мне подала из полога немного рората (желудок оленя) и кусочек летнего мяса»; «Мы ели вареную волчеедину (труп оленя, недоеденного волками), а старики – хорошее мясо»; «мне дали 150 граммов прэрэта (мяса с жиром), я съела его с жадностью». «Страшно хотелось кушать»; «голова болит от голода».
Однажды попав в поселок, она разделась в бане и ужаснулась своему виду: «Костяк, обтянутый кожей!». Между тем, через три года Тымнэнэнтын даже пытался выдать ее замуж за племянника. Однако в 1951 году он умер, и Кузнецова уехала.
Увы, Варвара Кузнецова так и не успела воспользоваться собранным ей материалом. Она сумела защитить диссертацию, но после этого заболела – организм не выдержал нагрузки. У нее развилось органическое поражение нервной системы, в мозгу появилась киста. В 1956 году ее уволили, и вскоре она умерла. Ее фотографии и дневники до сих пор хранятся в архиве музея этнографии.
Память
Награждена медалями «За оборону Ленинграда» и «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.».
Известный писатель Ю. С. Рытхэу в 2003 году написал роман «Скитания Анны Одинцовой», прототипом героини которого были впечатления о В. Г. Кузнецовой. Интересно, что ранее, в 1956 году, писатель был упомянут и приведена его фотография в молодости, в антологии , соавтором которой была Кузнецова.
В 2015 году Е. А. Михайлова, учёный секретарь Музея антропологии и этнографии им. Петра Великого РАН, издала книгу «Скитания Варвары Кузнецовой». Эта книга основана на архивных материалах музея, и является детальным обзором экспедиции и биографии Кузнецовой.
Биография
Варвара Григорьевна родилась 31 октября (13 ноября) в селе Спас-Талица (ныне — Оричевского района Кировской области). В 1926 году после смерти отца семья переехала на его родину — в деревню Большой Руял Марийской АССР. К тому времени Варваре исполнилось 13 лет, в семье было шестеро детей и она была старшей. В 1929 году она окончила Мари-Биляморскую школу-девятилетку c педагогическим уклоном. После чего в течение трёх лет работала педагогом: сначала учительницей начальной школы в деревне Шолнер, затем преподавала русский язык и литературу в марийской школе-семилетке деревни Карлыган.
В 1932 году она переехала во Владивосток, преподавала в школе, поступила в педагогический институт. Проучившись в институте всего один месяц, по мобилизации обкома уехала на лесозаготовки, где провела около двух месяцев и более во Владивостокский педагогический институт не возвращалась.
В 1933 году переехала в Ленинград и была принята в Ленинградский государственный университет на исторический факультет, который окончила в 1939 году.
В 1939—1941 годы работала экскурсоводом — научным сотрудником Государственного музея этнографии народов СССР (ГМЭ). За время службы в музее ею были составлены разработки: «Реформы Петра I», «Народы Сибири (чукчи, эвенки»), «Западная Украина и Западная Белоруссия»; подготовлена экскурсия «По следам варварского разрушения ГМЭ».
В годы Великой Отечественной войны оставалась в Ленинграде. Вместе с другими сотрудниками музея подготовила к эвакуации наиболее ценные коллекции. С первых дней войны стала бойцом пожарного отделения, защищавшего музей. Также участвовала в оборонительных работах города: в Шимске, Погорелье, Большом Кузьмино-Детском селе, Обухове. 5 декабря 1941 года была контужена при попадания бомбы в здание музея. С 20 января 1942 года работала на должности диетсестры в эвакогоспитале № 78, развернутом в Государственном институте для усовершенствования врачей, где проработала почти всю блокаду. По 1942 год Варвара состояла членом ВЛКСМ.
В марте 1944 года Варвара Григорьевна вернулась на работу в Государственный музей этнографии. В сентябре 1944 была принята кандидатом в члены ВКП(б). 1 декабря 1944 года поступила в очную аспирантуру Института этнографии АН СССР по специальности «Этнография Северной Азии». В 1946 году принята в члены ВКП(б). В августе 1947 года на аспирантском семинаре сделала доклад на тему «Хозяйство приморских и оленных чукчей».
К 1948 году шла подготовка к экспедиции на Чукотку. В задачи экспедиции входило антропологическое, этнографическое и археологическое изучение Чукотского полуострова. Материалы, собранные экспедицией, должны были пролить свет на вопросы взаимоотношений древнего населения Северной Азии и Северной Америки, времени и путях заселения Америки. Академия наук полагала, что этнографы экспедиции продолжат исследования знаменитой американской Джезуповской экспедиции, в которой принимали деятельное участие русские этнографы В. Г. Богораз и В. И. Иохельсон. Таким образом, Варвара Григорьевна удостоилась большой чести быть продолжательницей этих исследований. К подготовке аспирантки был привлечен д.и.н. И. С. Вдовин, который был лучшим специалистом по чукчеведенью, начавший изучать чукотский язык ещё под руководством В. Г. Богораза. Общее руководство Чукотской комплексной экспедицией осуществлял д.б.н. Г. Ф. Дебец.
17 марта 1948 года она отбыла в экспедицию. Полевая работа велась в самой отдаленной от районных центров части тундры в бассейне реки Амгуэмы. Варвара провела более 3 лет в этих труднодоступных местах, кочуя вместе с чукотским стойбищем. Всё проживание исследовательницы происходило в экстремальных условиях, чукчи не делали никакой скидки на её неподготовленность к кочевой жизни.
По возвращении, она защитила диссертацию по теме «Чаунские и Амгуэмские чукчи (комплексное описание)». 28 ноября 1951 года была зачислена на должность младшего научного сотрудника сектора этнографии Сибири Ленинградской части Института этнографии АН СССР.
Однако в 1953 году у Варвары Григорьевны начались серьёзные проблемы со здоровьем, связанные с функциональным расстройством, а затем и органическим поражением центральной нервной системы, вызванным кистой головного мозга. Она была вынуждена длительное время находиться на больничном, работать практически не могла. Институт в течение трёх лет удерживал за ней штатную единицу, 6 сентября 1956 года она была уволена в связи с длительной болезнью.
Умерла в 1977 году. Похоронена на Ново-Волковском кладбище Санкт-Петербурга.
Из советской действительности – в первобытное общество
Выбор пал на семью председателя колхоза «Тундровик» Амгуэмского сельсовета – Тымнэнэнтына. В семье Тымнэнэнтына Кузнецова собрала большую часть этнографического материала, но посещала и другие семьи, кочевки которых проходили параллельно.
Тымнэнэнтын родился в 1882 году, считался стариком и поборником традиций. «Колхоз» существовал на бумаге, на самом деле семья вела прежнюю жизнь. Кузнецова писала, что в яранге строго поддерживалась обрядность, а отступление от нее быстро пресекалось.
У Тымнэнэнтына была жена Увакай, которая не знала, сколько ей лет, а когда Варвара попросила ее вспомнить, та насчитала 30 разных кочевий, хотя выглядела она старше.
Это был второй брак Увакай. В первом она была замужем за Гырголем, состоявшим с Тымнэнэнтыном в групповом браке, поэтому, овдовев, стала женой последнего, а ее дети перешли в семью к мужу, которому она родила еще двоих. Пастухами в стаде были трое племянников Тымнэнэнтына: Ятгыргын, Онпыгыргын и Таёквун.
Не жги свечу, духи слетятся
Если с бытом (даже с перевозкой совершенно лишних громоздких ящиков) чукчи помогали Варваре Григорьевне довольно охотно, то некоторые её привычки их всё же раздражали. Например, дневники Кузнецова пыталась вести вечерами, при свече. Одна из чукотских женщин осуждала: не жги огня, когда все спят, налетят злые духи.
Когда внезапно сошла с ума и умерла хозяйка яранги, в которой жила исследовательница, к ней подступили чукчи: обязательно русскими передай сейчас, что её заколдовали, колдунов зовут так-то и так-то, пускай разберутся поскорее! Как передать? Телеграфом? Впрочем, чукчи умели ждать и согласны были даже на письмо. Кузнецова при вдовце записала в свой дневник про колдунов — чукчи сочли, что это она пишет письмо, и немного успокоились. Но потом подходили спрашивать: как там, русские уже знают про колдунов?
Вскоре вдовец женился, третий раз в жизни, и Кузнецова поторопилась подробно, впервые в истории описать чукотский свадебный обряд. В качестве угощения на нём были замороженное мясо и замороженная кровь, разбитые молотком. Их подали к чаю. Перед таким десертом поели, конечно, свежего варёного мяса.
Чукчи рассказывали сказки и реальные истории своих отцов и дедушек. Варвара Григорьевна в ответ пыталась рассказать про Ленинград, про блокаду, про музей и про то, как они с другими сотрудниками музей спасали. Как дежурила, забрасывая песком зажигательные бомбы. Чукчи дивились, представляли явно что-то своё, диковинное. И опять рассказывали о вороне-волшебнике, об охоте, оленях, волках и простой чукотской любви.
Всё зря?
За три года Кузнецова выучила чукотский (луораветланский!), собрала много уникального материала и предвкушала, сколько же выйдет из него работ — не только диссертация. Одно беспокоило — она чувствовала себя странновато. Впрочем, нормальная жизнь должна была поправить здоровье. Сердечно распрощавшись с товарищами оленеводами, Варвара Григорьевна поехала в Ленинград.
Однако лучше ей дома не стало. Неясно было, просто трудные условия подорвали здоровье Кузнецовой или она чем-то заразилась (например, паразитами), но ей было всё труднее читать, писать, формулировать мысли. Поначалу она успешно защитилась и даже написала очень объёмную статью по праздникам и обрядам чукчей-оленеводов, но вскоре стало ясно, что наукой она больше заниматься не сможет.
После увольнения Варвара Григорьевна прожила ещё двадцать лет — за ней ухаживали близкие. Разбор её дневников затянулся тоже на годы, и это делали уже другие люди, понимающие всю их ценность. Её фотографии почти сразу заполучила себе ленинградская Кунсткамера — в советское время музей Петра стал специализироваться на антропологии и этнографии. Эти фотографии можно увидеть на сайте музея.
Как этнографы изучали чукчей
Чукчи (самоназвание «луораветлан» — «настоящие люди») – один из коренных народов крайнего северо-востока Азии.
Вопреки представлениям, сформированным известными анекдотами, чукчи – народ воинственный, гордый и жесткий, привыкший выживать в невероятно сложных условиях крайнего Севера. Этнографическое изучение чукчей представляет огромный интерес еще и потому, что быт и уклад жизни этого народа, по всей видимости, очень похожи на уклад наших далеких палеолитических предков в ледниковом периоде.
Первый фундаментальный труд о чукчах создал в конце XIX века русский этнограф В.Г. Богораз. Огромный вклад в изучение языка, истории и культуры этого народа внесла Северо-Тихоокеанская экспедиция, работавшая в этом регионе на средства американского мецената Джесупа на рубеже веков. Была проделана колоссальная работа по комплексному изучению народов, живущих по обеим сторонам Берингова пролива. Азиатскую часть исследований провели Богораз и его коллега В. Иохельсон.
Впоследствии этнической историей чукчей занимались советские ученые Г.М. Левин, И.С. Вдовин и другие.
Обряд погребения
Провожать умершего до места погребения приходят друзья и родственники. Малочисленные похороны у чукчей не в чести: души умерших могут поинтересоваться у новоприбывшего, кто провожал его в мир мертвых, а кто пренебрег отдать последнюю дань уважения. При этом традиционный чукотский погребальный обряд в прежние века был, мягко говоря, весьма своеобразным. Вот как в 1900 году описывал его «Русский антропологический журнал»: «Покойника увязывают на санях, запрягают оленей и везут на указанное место, где закалывают оленей, кусками которых окутывают покойника, сняв с него всю одежду. Когда труп совершенно окутан, ближайший родственник перерезывает ему горло и потом вскрывает грудь, стараясь вытащить наружу или обнажить часть сердца и печени. Эта операция производится в рукавицах и притом нужно стараться не прикасаться к трупу руками. После этого труп покидается в поле на добычу волкам и песцам». Практиковались прежде и случаи ритуального каннибализма. Когда вскрытые мягкие ткани трупа завяливались, чукчи иногда съедали их, а из костей изготовляли амулеты и обереги – таким образом они делали покойного покровителем своего рода. А вот съесть тело врага считалось опасным. Иногда также кости и высушенную мертвечину складывали в специальный кожаный мешок, который называли «дедом». Его хранили как мощнейший оберег и в случае беды приносили ему щедрые жертвоприношения.
Сегодня, конечно, трупы никто не ест, а умерших принято сжигать на костре или хоронить в земле на специально отведенной для этого возвышенности, которую называют Шаманкой, – у каждого рода своя. Однако декарнация – вскрытие трупа перед погребением, практикуется по-прежнему. Эта традиция, помимо прочего, помогает удостовериться в причине смерти. К слову, прежде кремации подвергали погибших в бою воинов или пожилых родственников, умерших по «обычаю добровольной смерти», когда престарелый член семьи добровольно позволял родным убить себя, чтобы не быть им обузой. Прежде на погребальный костер умершего укладывали на нартах – санях для езды на оленях или собаках. Теперь по бокам от тела кладут символические палки-ходули, которые должны упростить ему дорогу на тот свет. Для особо уважаемых пожилых родственников и по сей день закалывают оленя, в дорогу покойному дают также рыбную косточку – ей он должен угостить собак, которые первыми встретят его в царстве мертвых.
За ритуальным костром следит один посторонний человек, который считывает возможные «сигналы свыше». Например, если у трупа при сгорании поднимается левая рука, это говорит о сглазе, если правая – скоро в доме умрет еще кто-нибудь. Родственникам же смотреть на костер не положено, чтобы не накапливать тяжелые воспоминания. Наоборот, хоронить умерших принято легко и весело, чтобы и душе преставившегося было легко. Напоследок кострище обкладывают ветками, а поперек дороги кидают камни, чтобы покойник не смог вернуться. По дороге домой всех участников похорон очищают, обмахивая ветками ольхи, жилище покойного также окуривают ольховым хворостом и вешают над порогом в качестве амулета пучок жимолости. Поминать усопшего принято свежей рыбой, которую передают друг другу в тарелке по часовой стрелке, затем ей отрезают голову и, перевязав травой, также на три дня вешают над входом.
На следующий день после похорон на Шаманку возвращаются близкие родственники, чтобы собрать прах, а осенью проводится тентик – всеобщий обряд поминания для всех, кто почил за последний год.
Последние приготовления
С момента смерти и до похорон у чукчей, как правило, проходят сутки. Все это время усопший скрыт от посторонних глаз в шатре, а тело и лицо его закрывают оленьи шкуры. Вход в шатер охраняют два «защитника» – задача этих людей следить, чтобы покойник не навредил живым. Наутро члены семьи покойного заходят в шатер, тело мертвеца замыкают в хоровод и начинают двигаться по часовой стрелке, издавая при этом медвежий рык, перешагивая через ноги усопшего и трижды пиная труп, как бы отталкивая его в другой мир. В изголовье ставят деревянную миску с кусочками сушеного мяса, которое в конце обряда съедают, как бы насыщая перед дальней дорогой самого умершего. Раньше бывало, что покойника «кормили» в буквальном смысле – ему в рот просовывали кусочки мяса и жира.
Затем пожилые женщины, одетые как вороны, с повязками из травы на руках и поясе для защиты от злых духов, обмывают и обряжают покойного. В отличие от других малых северных народов, чукчи сумели сохранить развитое оленеводство до сегодняшнего дня, а потому сохранился традиционный обычай хоронить покойника в специально пошитой для него кухлянке – одежде из оленьих шкур (желательно белого цвета). При этом олени должны принадлежать умершему, иначе покойника на том свете могут не принять. Если во время кремации на погребальном костре на трупе кухлянка разлетается, это дурной знак. Лицо умершего закрывают меховым капюшоном. Также в дорогу усопшему дают ряд ритуальных предметов, которые могут пригодиться в царстве мертвых: нож, огниво, расческу, кисет с табаком, немного сушеного мяса. Женщинам вдевают в уши бисерные серьги, кладут скребок, набор для шитья и посох, а мужчинам – копье.
Варвара на Чукотке
Чукчи издавна славились жёсткостью характера, климат Чукотки — жестокостью, периферийное начальство — прижимистостью (поди выпроси ружьё или лишние консервы! — кому это на периферии они лишние?). Но Варвара Кузнецова успела перенести блокаду и бомбёжки Ленинграда; напугать трудностями её было сложно. Казалось — там выжили, тут уж точно выживу.
Тридцать шесть лет — время расцвета. Ты уже знаешь свою физическую силу, у тебя уже хватает опыта и ума, и опыт ещё не знак твоего угасания, старения. До Чукотки Кузнецова работала в музеях, составляла экспозиции, писала статьи. Если ей однажды суждено было вырваться в настоящую экспедицию, то лучше времени, чем в тридцать шесть лет, и придумать было нельзя. Так что темой подступившей диссертации — а диссертация предполагала обязательную экспедицию — Кузнецова не, например, саамов или ненцев, а далёких чукчей.
В такой теме надо было спешить — это в конце сороковых ещё не вся Чукотка была расчерчена на административные единицы, за пределами заводов и окруживших их городков ещё пели сотни народных песен, ещё помнили в деталях все родные сюжеты, ещё вели свой обычный быт (который, как тогда считалось, следовало изучить уже потому, что, скорее всего, примерно так же переживало человечество ледниковый период).
Вообще по правилам в экспедицию можно было отправляться, только зная язык. Кузнецова каким-то образом уклонилась от проверки, но оптимистично взяла с собой на Чукотку букварь, чтобы было с чего начать общаться. Ввиду прижимистых обитателей периферии, которые брать шефство над разными там экспедициями не спешили, Кузнецова везла с собой всё из Ленинграда. Всё — это чемоданы и ящики, багаж, огромную часть которого составляли упакованные канцелярские принадлежности.
Институт выдал с собой кукуль — спальный мешок из меха, и овечий полушубок. Полушубок оказался годен только для того, чтобы нарезать его на отделку, когда Кузнецовой удалось обзавестись нормальной чукотской верхней одеждой. Телогрейка, в которой она ходила поначалу, пошла потом на футляр для фотоаппарата и экспонометра. А вот что пригодилось — это защитная маска. В самые отчаянные холода Варвара Григорьевна надевала её, немало потешая чукчей.
Чтобы благодарить за помощь, успешно знакомиться, Варвара Григорьевна взяла с собой целый ящик разной мелочи, дешёвой в Ленинграде, но дефицитной на Чукотке. Иголки, напёрстки, булавки, зеркальца — очень ценные в быту. Медные пуговицы, пёстрые ленты, лоскуты ткани, октябрятские звёздочки — для украшения одежды местными мастерицами. Браслеты, кольца, бусы — самим мастерицам.
Трудности быта
«Ошибочно было ехать неопытному человеку одному, да еще женщине, да к такому народу как тундренные чукчи-единоличники», – писала Варвара в дневнике. Для чукч она была обузой – неумелая женщина с кучей багажа. На нее не обращали внимания, когда она болела, ее почти не кормили, так как она находилась в самом низу пищевой цепочки, и даже не приглашали внутрь спального полога, оставляя на холоде.
Во время кочевок она шла пешком, никто не приглашал ее на нарты. Правда, ее не заставляли ставить ярангу и выбивать полог, зато требовали, чтобы она расчищала место для жилища и утаптывала снег.
Чукчи не любили ее, считали, колдуньей: жжет огонь, пишет в тетради и возится с фотоаппаратурой. Они верили: если человек сидит без дела с огнем, на свет слетаются злые духи – каляйнын. Ситуация усугубилась после смерти Увакай, которая перед кончиной сошла с ума.
Кузнецова записывала, что Ятгыргын однажды плюнул ей в лицо, а Тымнэнэнтын, не понимая, зачем женщине бесполезный груз, разорвал и выкинул все дневники за 1949 год.
