Оглавление
Жизненный путь
- Во время учебы в Париже Ариадна сотрудничала с французскими журналами «Россия сегодня», «Франция – СССР», «Для Вас» и «Наш Союз», переводила на французский советских поэтов, вязала и шила мягкие игрушки на продажу.
- Вскоре, в 1937 году Ариадна вернулась на родину после советского закона об эмигрантах.
- 27 августа в 1939 году она была арестована органами НКВД, и осуждена по статье о шпионаже Особым совещанием на 8 лет лагерей. От нее ждали показаний против отца, а она долго не сдавалась, несмотря на пытки – карцеры, лишение сна, ледяная вода, издевательства, угрозы. Однако, в конце концов, была вынуждена сдаться и сообщить не только, что ее отец являлся агентом французской разведки, но и что она сама принимала участие в шпионской работе.
После ареста (1939)
- В 1941 году ее родители погибли – Эфрон был расстрелян, а Цветаева повесилась, но об этом она узнала далеко не сразу, так как в лагере не имела никакой возможности самой написать матери.
- В 1943 году она отказалась от сотрудничества с оперотделом, который предлагал стать «стукачкой», и ее перевели на лесоповал, где выживать было совсем трудно.
- Однако там она пробыла недолго – Гуревич, сожитель и гражданский муж, добился ее перевода в Мордовию, где условия были легче.
- В 1947 году она была освобождена, но ей запрещалось жить в Москве и еще 39 крупных городах СССР.
- В 1948 – устроилась преподавателем графики в художественное училище в Рязани, вероятно потому что там жили Гордоны, друзья с Парижа, которые и помогли найти работу.
- Тогда же она возобновила связь с литературным миром – переписывалась, например, с Николаем Асеевым и Борисом Пастернаком, который отсылал ей главы из «Доктора Живаго».
- Впрочем, побыть на свободе ей дали всего два года. Зимой 1949 года она была снова арестована, информация о причине не сохранилась. Так как этот приговор был уже второй на ее счету, ей была назначена пожизненная ссылка в Красноярский край. Там Ариадна сначала выполняла очень тяжелую работу – убиралась в школе, причем не только поверхностно, но и красила стены, поддерживала порядок во дворе, то есть косила траву, поливала цветы. Затем ей доверили работу по специальности – в качестве художницы-оформительницы местного районного дома культуры – она рисовала стенгазеты, лозунги, отвечала за театральную жизнь.
- В 1955 году ее оправдали за отсутствием состава преступления, и она смогла вернуться в Москву, имея при себе справку о реабилитации. Там ее приютила тетка.
- В 1962 году Ариадна стала Членом Союза писателей СССР.
- В 1964 году заселилась в ЖК «Советский писатель», и там прожила до конца своей жизни.
- В конце 1960-х у нее развились ранее имевшиеся болезни сердца, она едва могла ходить.
- 26 июля 1975 года в возрасте 62 лет она умерла от инфаркта и была похоронена на кладбище города Тарусы.
Ариадна Эфрон в последние годы жизни
Болезни девочек: спасение любимой и страшная гибель ненавистной дочки
В приюте Ариадна заболела малярией. Тяжело: с лихорадкой, высокой температурой и кровавым кашлем. Марина регулярно навещала дочь, кормила её, выхаживала. Когда во время таких визитов у прозаика спрашивали, почему она хотя бы немного не угостит маленькую, она чуть ли не приходила в ярость:
Слова были услышаны судьбой: вскоре заболела и Ирина, тоже малярией. Вылечить обеих было женщине не по силам — пришлось выбрать только одну. Безусловно, счастливицей оказалась именно Аля: ей мама приносила лекарства и сладости, а вот её сестру продолжала не замечать.
В тот период ещё очевиднее стало отношение Цветаевой к младшей дочери: порой она проявляла к ней не только равнодушие, но и какое-то отвращение. Особенно острым это чувство стало после жалоб на то, что двухлетняя Ирочка всё время кричит от голода.
Об этом в письмах сообщала и семилетняя Аля:
Марина разозлилась на Иру: «При мне она пикнуть не смела. Узнаю её гнусность». Напомним, что малышке тогда ещё и трёх лет не исполнилось — какая может быть гнусность?
Аля Цветаева
Когда Марина пришла забирать любимую дочку (единственную, ведь младшую она так и оставила погибать в приюте), ей передали все письма семилетней Ариадны. В них девочка ежедневно описывала, как невыносимо Ира кричит от голода, и как она испражняется на кровать из-за постепенного отказа органов. От матери к Але тоже передалась ненависть к младшей сестре, которую она порой выплёскивала на бумаге:
Цветаеву вновь возмутила «гнусность» ребёнка, и она лежащую в муках Иру так ни разу не навестила, не передала ей даже кусочек сахара или ломтик хлеба, который мог бы облегчить страдания. Вскоре Марина услышала ожидаемые слова «Ваш ребёнок умер от голода и тоски». Женщина на похороны не пришла.
Аресты и ссылки
В 1939 мечта Ариадны Эфрон о счастливой жизни на Родине рухнула в одночасье. Её осудили за шпионаж и отправили в лагеря. Под пытками молодая женщина свидетельствовала против своего отца, который был расстрелян, после чего Марина Цветаева покончила с собой. Об этом Ариадна узнала только спустя некоторое время.
В 1943, отказавшись стать «стукачкой», Ариадна была переведена на лесоповал. Только благодаря тому, что актриса лагерного театра Тамара Сланская отправила Гуревичу короткое письмо о бедственном положении Ариадны и о том, что её необходимо срочно «вызволять с Севера», Ариадну перевели в г. Потьма.
Ариадна Эфрон — лагерная фотография
После освобождения, в 1948, Ариадна Эфрон преподавала графику в художественном училище г. Рязань. Её жажду общения со своими родными и друзьями утоляла переписка. Среди адресатов Али был Борис Пастернак, знакомивший её со своими стихами и главами из книги «Доктор Живаго». Ариадна очень хотела её иллюстрировать.
В 1949 она была арестована и отправлена в ссылку, в Красноярский край. Однако, благодаря приобретённой во время французской эмиграции специальности, она была принята художником-оформителем Туруханского районного ДК. Там Ариадна сделала акварельные зарисовки о своей жизни. Небольшая их часть была опубликована в 1989.
Живопись Ариадны Эфрон
В 1955 Ариадну Эфрон реабилитировали. Возвратившись в г. Москва, в 1962, она стала членом Союза писателей и в 1960-х — 1970-х поселилась в Подмосковье. С детства у Ариадны было слабое здоровье, на протяжении своей нелёгкой лагерной жизни она перенесла несколько инфарктов, а летом 1975 ушла из жизни, оставив богатейшее литературно-художественное наследие.
Ариадна Эфрон в Тарусе
Личная жизнь Ариадны Эфрон
Для родителей и друзей Ариадна Эфрон (18.09.1912, г. Москва — 26.07.1975, г. Таруса) была просто Алей. Марина Цветаева посвятила ей свои «Стихи к дочери», опубликованные в 1912 г. Ариадна написала, будучи ещё ребёнком, 20 стихотворений, которые были опубликованы её матерью в сборнике «Психея». Детей у Цветаевой тогда было двое: Ариадна и младшая её сестра Ирина, которая умерла в 2019. Аля тогда тоже чуть не погибла, но её успела спасти мама.
На фото: Марина Цветаева и её дочь Ариадна Эфрон
В 1922, в возрасте 10 лет вместе с семьёй Ариадна уехала сначала — в Берлин, а после встречи с отцом — в Чехословакию (1922 — 1925), где Сергей Эфрон преподавал в университете. Потом двенадцать лет они жили во Франции (1925 — 1937), а оттуда в 1937, после вышедшего в СССР закона об эмигрантах, Ариадна возвратилась на родину. Фото Ариадны Эфрон встречаются на сайтах, посвящённых жизни и творчеству её матери.
Сергей Эфрон с дочерью Ариадной
Живя в г. Париже, Аля обучалась искусству литографии, различным стилям оформления и написания гравюр, а после поступила в высшую школу Лувра. В 1925 в семье Цветаевой и Эфрона родился сын Георгий, погибший в ВОВ (1944). Детей Ариадна Эфрон и Георгий не имели, поэтому прямых потомков у великой поэтессы Цветаевой нет. Личная жизнь Ариадны Эфрон была связана с единственным мужчиной — её гражданским мужем Самуилом Гуревичем.
Ариадна Эфрон в детстве с родителями и братом Георгием
Родители Ариадны Эфрон — Сергей Эфрон и Марина Цветаева
Ариадна и Георгий Эфрон
Георгий Эфрон
Письма как свидетельство эпохи
В трехтомнике «Ариадна Эфрон. История жизни, история души» сообщается, что в енисейском Желдорлаге (Красноярский край) узница ГУЛАГа была швеей-мотористкой, шила солдатские гимнастерки. Ада Федерольф, сидевшая вместе с Эфрон и оставившая воспоминания о пребывании дочери Цветаевой в лагере, вспоминала, что в 1943 году Ариадну, никогда не нарушавшую режима, внезапно перевели в штрафной лагерь – якобы она наотрез отказалась «стучать» на других заключенных.
Филолог Ирина Чайковская проанализировала письма Ариадны Эфрон, которые она писала в детстве, из лагеря и туруханской ссылки. Из этих писем видно, что дочь поэта Цветаевой повзрослела гораздо раньше своих сверстниц. Шестилетняя (!) девочка писала о своей маме как об «очень странной, … совсем не похожей на мать, … не любящей маленьких детей…». Восьмилетний ребенок анализировал выступление Блока эпитетами беспощадного литературного критика (от Ариадны в этих письменных впечатлениях доставалось и матери).
Письма Ариадны Эфрон, написанные «вне свободы», – это отдельные, самостоятельные литературные произведения. Все они были опубликованы только после ее смерти. Так случилось, что письменные ходатайства после ужесточения лагерной жизни этой узницы ГУЛАГа смогли облегчить ее участь – удалось передать на волю записку гражданскому мужу Ариадны, журналисту ТАСС Соломону Гуревичу, который добился ее перевода в мордовский лагерь в Потьме.
Гуревич был одним из близких Ариадны Эфрон («единственный муж», как она сама его называла) людей, поглощенных сталинским молохом – журналиста расстреляли в последний день 1951 года по обвинению в шпионаже и участии в контрреволюционной организации. Ариадна узнала о его смерти только спустя 3 года. Впрочем, и о смерти своей матери, повесившейся в Елабуге, и о расстреле отца, о гибели на фронте брата – обо всем этом Ариадна Эфрон узнала много позже.
В мордовском инвалидном лагере, по воспоминаниям Ады Федерольф, Ариадна Эфрон «расписывала деревянные ложки».
В 1948 году Ариадну Эфрон освободили. Непродолжительное время она проработала преподавателем рязанского художественного училища. В этот период переписывалась с Борисом Пастернаком, к ней приезжал гражданский муж Соломон Гуревич. Но уже в феврале 1949 года Эфрон выслали в Туруханский край как неблагонадежную, «ранее осужденную». Как она сама писала в автобиографии, пришлось работать там художником-оформителем в поселковом доме культуры. Реабилитировали Ариадну Эфрон только в 1955 году.
Архив: восставший из «склепа»
Беспомощность в главном намерзла не с сибирскими холодами. Свое ГЛАВНОЕ Ариадна поняла задолго до Туруханска – в 1942-м, узнав о смерти матери.
Летом 1942 года она находилась в лагере на станции Ракпас Коми АССР. О семье нет известий с начала войны. Мать, отец, брат – в Москве, в эвакуации, живы ли? Были несколько писем от Самуила Гуревича, но он правды не говорил – щадил ее душевные силы.
На авось, не зная, на месте ли адресат, Аля пишет сестре отца Елизавете Эфрон. 12 июля получает письмо:
«Дорогая моя! Алечка родная моя!
Как я рвалась писать тебе и не могла и вот сегодня… Дорогая девочка, как мы все беспомощны в жизни и года не делают нас взрослыми.
У нас большое горе, мы потеряли Марину. Причина ее смерти непосильные волнения, война совсем измучила ее, бомбежки, тревога за сына во время его дежурств на крыше шестиэтаж. дома, эвакуация, ужасная измученность и полная оторванность от нас и вот самая легкая, пустяшная болезнь была для нее роковой. <…>
Боялась писать тебе, боялась за тебя как ты одна, совсем одна будешь раздавлена непосильным горем. А отмалчиваться и что-то сочинять не могла».
Отрывок из письма Елизаветы Эфрон к Ариадне Эфрон с известием о смерти Марины Цветаевой, 27 июня 1942 г. РГАЛИ. Ф. 1190. Оп. 3. Ед. хр. 533.
Волнения, война, бомбежки… – Елизавета Яковлевна сказала о том, почему, но не рискнула сказать как («самая легкая, пустяшная болезнь была для нее роковой»).
Письмо перевернуло многое и навсегда. В ответном на следующий день боль, горе и сразу вопросы: где материнский архив, последние работы, фотографии, книги? Вопросы настойчиво повторяются во втором, третьем письмах и тут же задача на годы вперед: сделать все, что касается литературного наследия.
Ей важно собрать рукописи, вещи, записать воспоминания. Но что можно за колючей проволокой? В августе 1942-го Аля подает ходатайство в Президиум Верховного Совета о пересмотре дела
Безрезультатно. Остается надежда на близких.
В августовских почтовых карточках от Елизаветы Яковлевны информации мало, но есть основное: «Дорогая моя, не беспокойся о рукописях Марины, часть у меня, а часть в подвале Девичьего Мон. Я не брала оттуда потому что надежнее было во время бомбежек. Хотела сдать в литературный музей, но они на хранение не берут, а совсем отдавать я не хотела. То же с Ленинской библиотекой».
«Мамин архив находится на сохранении у людей, с которыми связана Лиля. По приезде ты все это возьмешь себе», – подтверждает в письмах Муля Гуревич.
Существование рукописей доказано. О том, где они, 17 августа сестре пишет и Георгий: «Мамины рукописи – в Москве, бусы, браслеты и пр., – так же. Все рукописи собраны в один сундук, который находится у неких Садовских (быть может, ты слышала эту фамилию – Борис Садовский); они живут в б. Новодевичьем монастыре, в бывшем склепе; там рукописи и книги будут в сохранности».
«Склеп», вернее подвальная комната в подклете Успенской церкви в Новодевичьем, оказался поистине сейфом для цветаевского архива. Названный Муром сундук простоял там первые и самые страшные для Москвы годы войны. На город сыпались снаряды, предприятия и жители эвакуировались, думать о спасении бумаг, тем более чужих, успевали или решались немногие. Поэт Борис Садовской (наст. фамилия – Садовский) бумаги взял. Незадолго до отъезда в Елабугу Цветаева передала ему рукописи, фотографии, письма, вещи и книги из личной библиотеки.
Лучше не читать перед сном биографий
Всего этого нам ни в школах, ни в университетах не рассказывают. Потому большинство людей воспринимают поэтов, писателей и художников небожителями. Знать правду обычный человек не хочет, потому что не сможет от неё отстраниться и смотреть не на автора, а на искусство. Как не может он порой и понять природу художественного вымысла. Благочестивого семьянина Набокова обыватель считает педофилом, скромного журналиста Паланика — садистом.
А правда в том, что автор и литература не всегда одинаково красивы. Талант и даже гений выпадают случайно. И даже если дар достался хорошему человеку, слава и деньги вполне способны его испортить. Поэтому людям, не умеющим абстрагироваться от личности автора, лучше не читать биографических монографий и ограничиться краткой справкой. Потому что, узнав однажды о подлости или слабости любимого автора, иной читатель уже никогда не сможет получать удовольствия от литературы, созданной бесчестным человеком.
Лёгкая биография, не обременяющая литературного наследия, должна выглядеть так:
«Марина Цветаева, великий русский поэт, прозаик и переводчик. Дочь профессора и пианистки, была замужем за царским офицером, родила троих детей, одну дочь потеряла, жила в эмиграции, вернулась на родину и покончила с собой от тоски».
Для обывателя этого жизнеописания достаточно. Томик Цветаевой будет читаться перед сном куда лучше, если не знать, что эта женщина пожалела для умирающей дочери кусок сахара.
По материалам: Избранное (автор — Анастасия Миронова)На фото: дочери Цветаевой Ариадна и Ирина
«Я сплю под всеми этими снегами…»
Туруханск – конечная точка пяти мучительных месяцев. Сначала рязанская и красноярская тюрьмы, потом дорога в тесном, наглухо закрытом вагоне, на пароходе среди машин и груза. Нет не то что денег – предметов первой необходимости. С собой и на себе минимум вещей, пришедших в негодность от тюрем и этапов. Кроме кружки и миски никакой посуды, нет ножниц, ниток, иголок, белья, элементарных постельных принадлежностей и (Сибирь!) теплой одежды. В октябре кончается навигация, близится затяжная зима. Ни жилья, ни работы. Зона передвижения ограничена, за нарушение – до 25 лет каторжных работ.
Но основное – запас сил. Он почти на нуле. Физически сказывались последствия пыточных застенков и лагерей (от общей слабости до болезни сердца, изношенность которого северный климат сделает просто катастрофичной). Психологически – «заглох какой-то внутренний двигатель». Усталость на усталость явление не новое, но раньше свет чуть-чуть брезжил, а сейчас тупик: вечность срока и безысходность от вторично перешибленного хребта. Еще на пароходе бывшие сокамерницы договорились: «если почувствуем, что опять начинаются очередные “мероприятия” для “повторников” – сразу даем знать друг другу любым путем и кончаем с собой. Тогда, казалось, больше уже выдержать нельзя».
Туруханск принял как сумел. Местная старуха сдала «врагам народа» холодный угол в низенькой избушке: щели, клопы, одеяло, примерзающее к стене, под кроватью – слой снега. Повезло с трудоустройством. Ариадна принята уборщицей в школу: пилить, рубить дрова, косить сено, красить парты, мыть полы. Зарплата – 180 рублей, по туруханскому раскладу это стоимость телогрейки (111 руб.) и халата (75 руб.).
Себя той поры она сравнивала с водовозными клячами, «работящими, понурыми и костлявыми». Самоиронии не занимать, но это не лекарство. Ее прессует насквозь промерзший Север – непрерывные ветры, свинцовая река, «серое низкое небо», «до одури белые снега». «Дышать очень трудно, сердце с трудом переносит всю эту кутерьму, стискиваешь зубы, чтобы не выскочило».
В сентябре одну из лучших выпускниц училища при Лувре перевели в художники районного Дома культуры. Изматывающий труд «по специальности» спасал тем, что не оставлял минут на раздумья, но, вкалывая на износ («из всех моих качеств самые явные – это верблюжья выносливость и человеческое терпение»), Ариадна увлекается, проявляет чудеса профессионализма. Мысли забиты культпросвещением самодеятельных актеров, поисками коровьей шерсти и беличьих хвостов для изготовления кистей, резины для варки красок, папиросной бумаги и упаковочной марли для бутафорских цветов и театральных костюмов. «Жизнь как она есть» складывалась из этого, и часто не без юмора фиксировалась в письмах.
Наедине с собой иное – тоска, выученная наизусть за многие годы: «пустые ночи, раздражающие дни, все близкие – чужие, страшная боль в сердце от своего и того страдания. И почему-то на лице вся кожа точно стянута, как после ожога. Дни еще кое-как, а ночью все та же рука вновь и вновь выдирает все внутренности, все entrailles, что Прометей с его печенью и что его орел! А если заснешь, то просыпаешься с памятью, уже нацеленной на тебя, еще острее отточенной твоим сном».
Боль не находила выхода. «Живу из последних (душевных) жил, без всяких внешних и внутренних впечатлений, без хотя бы малейшего повода к последним. Короче: живу как плохо действующий автомат» – это Марина Цветаева накануне 39 лет. Ее дочь к своему 39-летию подходила в других условиях, но как похоже: «Я давно уже не живу на свете, …я уснула, ибо другого выхода для меня нет – работать так, как нужно, нельзя – а жизнь – это работа, творчество, плюс все остальное, даже пусть без всего остального. Я сплю под всеми этими снегами, не зная даже, придет ли моя поздняя весна».
Теперь они бы говорили на равных, но Але остается лишь признать вину («Дети – всегда плохие, и наказание их в том, что сознают они это всегда слишком поздно») и чувствовать беспомощность в главном: «я разлучена с ее рукописями, я лишена возможности разыскать и восстановить недостающее. Я ничего не сделала для нее живой, и для мертвой не могу».
Сдала собственных детей в приют, так как не хотела работать
Сложные постреволюционные годы. Голод. Переводчице не раз предлагали помощь, но она не могла её принять из-за гордости. Хотя помощь была нужна: денег не было, как и возможности заработать. Муж пропал.
Хотя, говорят, на самом деле возможность работать была, или был вариант хотя бы продавать драгоценности на рынке, но ведь поэтесса никак не могла себе позволить заниматься «скучным делом» или унижаться на ярмарке, как какая-то мещанка!
Чтобы не дать дочкам умереть от голода, поэтесса выдаёт их за сирот, запрещает им называть её мамой и временно сдаёт в приют. Конечно, изредка она навещает девочек и приносит им сладости, но именно в тот период появляется первая трагичная запись об Ирине: «Я никогда её не любила».
Жизнь
Ранние годы
Родители и родственники Эфрона звали Ариадну Алей; мать Цветаева посвятила ей большое количество стихотворений (в том числе цикл «Стихи дочери»). Сама Эфрон с раннего детства писала стихи (20 стихотворений опубликовала ее мать в сборнике «Психея»), вела дневники. В 1922 году она вместе с матерью уехала за границу.
Эмиграция
С 1922 по 1925 год Эфрон жила в Чехословакии , а с 1925 по 1937 год во Франции, откуда 18 марта 1937 года она первой из своей семьи вернулась в СССР .
В Париже она окончила Школу прикладных искусств Duperré , где изучала книжный дизайн, гравюру, литографию , а также École du Louvre, где специализировалась на истории искусств .
Работала во французских журналах Russie d’Aujourd’hui («Россия сегодня»), France-URSS («Франция-URSS»), Pour-Vous («Для вас»), а также в просоветском журнале Nash. Советский («Наш Союз»), который был опубликован «Союзом возвращающихся советских граждан» (Союз возвращенцев на Родину). Писала статьи и эссе, делала переводы, иллюстрации). В ее переводах на французский язык вошли произведения Маяковского и других советских поэтов.
«Союз возвращающихся советских граждан» на самом деле был прикрытой организацией НКВД , но Эфрон принял это и предоставил НКВД информацию о ссыльных русских и тех, кто хотел вернуться в СССР.
После возвращения в СССР
После возвращения в СССР Эфрон работал в редакции советского журнала Revue de Moscou (выходит на французском языке). Она писала статьи, эссе, отчеты, делала иллюстрации и переводила.
В лагерях и в ссылке
27 августа 1939 года Эфрон был арестован НКВД и осужден ОСО по статье 58-6 (шпионаж) к 8 годам принудительных работ в трудовых лагерях. Ее пытали и заставляли давать показания против отца. О гибели родителей в 1941 году она узнала лишь потом (мать покончила жизнь самоубийством при эвакуации в Елабуге , а отец был застрелен).
Весной 1943 года, Эфрон отказался сотрудничать с руководством лагеря и стать «стукачом», и она была передана в лесозаготовительной лагерь в Севжелдорлаг , в штрафной лагерь . Актрисе лагерного театра Тамаре Сланской удалось попросить у кого-то конверт, чтобы она могла написать своему мужу Гуревичу: «Если хочешь спасти Алю, попробуй спасти ее с Севера». По словам Сланской, «довольно скоро ему удалось перевезти ее в Мордовию , в Потьму ».
После освобождения в 1948 году работала преподавателем графики в художественном училище в Рязани . После долгих лет изоляции она почувствовала острую потребность в общении с друзьями, и ее жизнь оживляла переписка с друзьями, среди которых был Борис Пастернак, который прислал ей свои новые стихи и главы из своего будущего романа « Доктор Живаго» . Она была так впечатлена книгой, что написала Пастернаку:
Эфрон был вновь арестован 22 февраля 1949 года и приговорен, на основании ее судимость, к жизни в изгнании в Туруханском районе в Красноярском крае . Благодаря образованию во Франции, она смогла поработать в Туруханске художником-дизайнером в культурном центре района. Она написала серию акварельных зарисовок о жизни в изгнании, некоторые из которых были впервые опубликованы только в 1989 году.
В 1955 году она была реабилитирована в связи с отсутствием доказательств преступной деятельности. Теперь она вернулась в Москву, где в 1962 году стала членом Союза советских писателей. В 1960-1970-е годы она жила в одном из корпусов «ЖСК Союза советских писателей» (ул. Красноармейская, 23).
Смерть
С юности Эфрон страдала болезнью сердца; она перенесла несколько сердечных приступов.
Она умерла в больнице в Тарусе от обширного сердечного приступа 26 июля 1975 года и была похоронена на городском кладбище. Таруса — небольшой городок в 102 км от Москвы, который был популярным местом для писателей и художников, в том числе родителей Марины Цветаевой, у которых там была вилла. В советское время многие представители диссидентской интеллигенции обосновались в Тарусе, поскольку им было запрещено жить менее чем в 100 км от Москвы.
Эфрон редактировала для публикации работы своей матери и заботилась о ее архивах. Она оставила свои воспоминания, которые публиковались в журналах « Литературная Армения — я Звезда» . Она также выполнила множество переводов стихов, в основном произведений французских поэтов, таких как Виктор Гюго , Шарль Бодлер , Поль Верлен , Теофиль Готье и т. Д. Она также написала много оригинальных стихов, которые были опубликованы только в 1990-х годах.
Ее гражданским мужем («мой первый и последний муж») был Самуил Давидович Гуревич (в семье, известной как Муля; 1904–1951; расстрелян в сталинских репрессиях ), журналист, переводчик, главный редактор. журнала « За Рубежом ». Эфрон не имел детей.
Детство и юность
Сергей Яковлевич родился 11 октября 1893 года. Отец и мать Яков Константинович и Елизавета Дурново, евреи по национальности, были заняты революционной деятельностью, поэтому времени на семью не оставалось. Мальчик рос по большей части у родственников, не видя родителей.
Между тем судьба его матери сложилась трагически. У Елизаветы было девять детей, трое из них скончались еще в младенчестве. Очевиден был и путь революционерки — в «Бутырке» она провела год. А вернувшись из заключения, демонстрировала признаки умственного помешательства. Когда будущему публицисту и писателю исполнилось 13 лет, мать с его младшим братом Константином уехала в Париж.
Сергей Эфрон в молодости
В это время скончался Якоб Эфрон, что сильно сказалось на здоровье Елизаветы. Страшная трагедия с Константином стала последней каплей для обезумевшей женщины. У мальчика были проблемы в школе, и тот решил припугнуть мать, сымитировав повешение, но поскользнулся на стуле и погиб. А та нашла только один выход — последовать за сыном.
Сергей узнал о смерти близких людей не сразу: сестры пытались скрыть от брата ужасные вести. Боялись за его здоровье, ведь в детстве мальчик заболел туберкулезом, и с тех пор это недомогание часто проявлялось. Отпуская мать в другую страну на время, он не думал, что потеряет ее навсегда.
С тех пор для литератора любое расставание было подобно смерти. Эфрон сильно переживал, если долго не виделся с кем-то из близких. Это проявлялось и на психическом, и на физическом состоянии.
Несмотря на семейные драмы, Сергей отучился в частной мужской Поливановской гимназии в Москве. А после поступил на историко-филологический факультет МГУ.
«Я никак не могу её любить» — поэтесса-зверь
По её цитатам можно понять, что у Марины были слишком завышенные ожидания на детей: она хотела, чтобы они выросли уникальными, необычными и одарёнными, как сама она. И если Аля этому соответствовала, то, не заметив гениальности Иры, мать на неё озлобилась. В итоге Цветаева махнула на вторую дочь рукой, почти о ней не заботилась и ничего в неё не вкладывала. Относилась как к животному — с которыми, кстати, поэтесса регулярно сравнивала всех детей.
Например, когда из дома нужно было отойти, а оставшаяся в квартире еда должна была остаться нетронутой, поэтесса привязывала маленькую Иру к стулу или «к ножке кровати в тёмной комнате» — а то однажды девочка за недолгую отлучку мамы успела съесть целый кочан капусты из шкафа.
На малышку почти не обращали внимания, а от друзей семьи и вовсе чуть ли не скрывали. Как-то Вера Звягинцова рассказывала:
К дочкам поэтесса проявляла и разную терпимость: если Але в младенчестве она прощала порчу обоев, поедание извёстки со стен, купание в помойном ведре и баловство со «спичечными и гадкими папиросными коробками», то Иру, которая в том же возрасте могла часами напевать одну и ту же мелодию, а в приюте биться головой о стены и пол и постоянно покачиваться, женщина считала недоразвитой.
Ира плохо обучалась новому — значит, глупа. Аля отказалась ходить в школу — значит, слишком для неё умна. Так, видимо, и считала молодая мать исходя из её записей о старшей:
Но, хоть Алю Марина и любила больше, к ней она тоже порой чувствовала нездоровую ревность и злость:
Личная жизнь
В 1937-м Алю и Самуила Гуревича соединило место работы – издательство. А точнее – буфет в заведении, куда мужчина попал прямо с собрания по поводу его поведения, а она заглянула после работы выпить морс. Отчитанный и понурый коллега грустно сидел за столиком, и, чтобы поднять настроение, девушка положила перед ним апельсин и исчезла.
Очередная встреча превратилась в постоянные, молодые люди наслаждались обществом друг друга, много гуляли и разговаривали. Про личную жизнь и жену возлюбленного Ариадна знала, но решила ждать сколько угодно. Ее семье, вернувшейся из эмиграции, Самуил пришелся по душе и вскоре стал одним из близких друзей.
Ариадна Эфрон и Самуил Гуревич
Его полные оптимизма и поддержки почтовые сообщения находили своего адресата во всех местах отбывания наказания, он ходатайствовал о ее переводе в более щадящий лагерь, приезжал в Рязань. Об этом, конечно, знали «наверху», грозили исключением из партии. Мужчина помогал родным единственно любимой женщины. Однако в одну из встреч с ней, изменившейся после второго заключения, стало ясно – быть вместе не предоставляется возможным.
После расстрела Гуревича в 1951-м официальная жена вышла замуж во второй раз, а названная осталась вдовой до конца жизни.
