Оглавление
4.
В шляпе и с пищалью
Создание стрелецкого войска датируется 1540-ми годами. До этого момента на Руси уже были стрелки – пищальники, бойцы, которые вели огонь (как не сложно догадаться) из пищалей. Они очень быстро смогли доказать свою эффективность в качестве вспомогательного подразделения. Особенно ценны пищальники были на осаде городов. А так как средневековая война – это в 6 из 10 случаев осада города, ценность нового вида воинов была неоспорима. Именно из пищальников и набрали первых стрельцов. По бумагам их было 3000 тысячи человек, 6 полков, «приказов», по 500 человек в каждом. Конечно, Бог любит большие батальоны, однако стоит понимать, что на практике численность подразделений всегда была ниже, чем по бумагам. Потери в бою и кровавый понос в походе никто не отменял.
От пищальников к стрельцам
Одним словом, к 1550 г. история русской пехоты, вооружённой огнестрельным оружием, насчитывала как минимум полстолетия. Был накоплен к тому времени определённый как положительный, так и отрицательный опыт применения пищалей на полях сражений, отработаны и первые тактические приёмы (судя по тем отрывочным свидетельствам летописей и разрядных книг, при Василии III пищальников предпочитали использовать преимущественно при осадах крепостей, а в поле они сражались на заранее оборудованных в фортификационном плане позициях). И всё было бы хорошо, но «казённых» пищальников было немного, да и качество их было сомнительно — сброд он и есть сброд. И набираемые с посадов по разнарядке в случае войны (по принципу — «на охоту ехать — собак кормить») пищальники тоже не внушали особого доверия.
«Наряжание» нередко сопровождалось злоупотреблениями, да и зачастую в пищальники шли всякие гулящие люди и казаки (всё тот же сброд), отсюда и проблемы с боеспособностью, дисциплиной и лояльностью. Так, в 1530 году, во время очередной осады Казани посоха и пищальники во время сильной бури, ливня и грозы «пометали» и разбежались, и брошенный ими «наряд» был взят казанцами.
В 1546 году новгородские пищальники, недовольные непорядками и злоупотреблениями, допущенными во время упомянутого выше набора, учинили в лагере под Коломной потасовку, переросшую в «бой велик», с государевыми дворянами. Подобные случаи повторялись и позже. Одним словом, службу пищальников нужно было упорядочить.
Русские пищальники во время осады Казани в 1524 г. Миниатюра из 18-го тома Лицевого свода
Последней каплей, переполнившей чашу терпения царя, стал второй, и снова неудачный, поход на непокорную Казань зимой 1549−1550 г. Подступив к городу 12 февраля 1550 года, Иван и его воеводы, простояв под стенами Казани 11 дней, были вынуждены снять осаду, «ино пришло в то время аерное нестроение, ветры сильные, и дожди великие, и мокрота немерная», почему, по словам летописца, «из пушек и изс пищалеи стреляти не мочно и к городу приступати не возможно за мокротою».
Вернувшись в Москву 23 марта 1550 года, Иван и его советники приступили к серьёзным преобразованиям в военной сфере.
В июле 1550 году «приговорил царь государь с митрополитом и с всеми боляры» в походах быть без мест, установив одновременно и порядок местнических счетов между полковыми воеводами, в октябре того же года царь и бояре приговорил учинить в ближней московской округе (в радиусе 60−70 верст от города) «помещиков детей боярских лутчих слуг 1000 человек» (и снова мы видим, что речь идёт о «выборе», о своего рода лейб-гвардии царя, только на этот раз из служилых людей «по отечеству»). И похоже, что учреждение корпуса «выборной» стрелецкой пехоты (с длинной летописной цитаты об этом событии мы и начали эту статью) как связанное с этими двумя важными мероприятиями произошло, скорее всего, между июлем и сентябрём 1550 года.
3.
Отсутствие регулярной пехоты, как в армиях древности, было обусловлено объективными причинами. Во-первых, условной «бедностью» государственных образований (зона рискового земледелия, отсутствие металлов) и вытекающей из этого невозможностью содержать такое войско. Во-вторых, экономической формацией – ранний феодализм в принципе не очень-то располагает к использованию армий древнего формата. В-третьих, мужик с рогатиной абсолютно беспомощен перед хазарином с луком и на коне. Поэтому почти все средневековье упор делался именно на кавалерию, состоящую из представителей военной аристократии.
Однако, прогресс не стоял на месте и в Европу пришло огнестрельное оружие. Время закованных в латы дружинников уходило, на смену ему шла эпоха огневого боя и легкой кавалерии степного типа.
2.
Вместо предисловия
Ладно, шутки в сторону. Пропагандистские штампы о Руси времен Ливонской войны, созданные не без помощи русских перебежчиков, заслуживают отдельного рассмотрения. Сегодня же немного поговорим о том, что было предтечей регулярной русской пехоты огневого боя – войске стрелецком. С момента появления первых княжеств славян вся дружина князей состояла из конницы. Пехота практически не использовалась. Существовало «ополчение», посошная рать, которая собиралась из мужиков и вооружалась, как правило, чем попало. В большинстве случаев она обслуживала обоз и вступала в бой, только в самом крайнем случаев.
Предтечи стрельцов
Однако ещё более любопытно в приведённом отрывке другое
Обращает на себя внимание эпитет «выборный», применённый по отношению к стрельцам. В
И. Даль, раскрывая содержание этого слова, писал в своём «Толковом словаре живого великорусского языка»: «Выборный, отборный, самый лучший, выбранный; избранный…».
Выходит, что, во-первых, корпус стрелецкой пехоты изначально создавался как элитарный (своего рода гвардия) корпус, а если принять во внимание местоположение стрелецкой слободы — то, пожалуй, как царская лейб-гвардия, отборные телохранители. Затем, раз уж он «выборный» корпус, значит, его было из кого выбирать. . Так из кого же выбирали первых стрельцов?
Так из кого же выбирали первых стрельцов?
Для ответа на этот вопрос надо отмотать ленту времени на несколько десятилетий назад, во времена деда Ивана IV, тоже Ивана Васильевича и тоже Грозного. Когда именно появилось на вооружении московитов ручное огнестрельное оружие — в точности неизвестно.
Однако, если верить послу Ивана III Георгу Перкамоте при дворе миланского герцога Джан Галеаццо Сфорца, в начале 80-х гг. XV в. некие немцы завезли первые «огнестрелы» в Московию, и русские быстро с ними освоились. Правда, на первых порах стрелки из ручниц-пищалей (пищальники) не получили большого распространения.
Тяжёлые гаковницы конца XV в. Гравюра из Zeugbuch Kaiser Maximilians I
Маловероятно, что первые пищальники-стрелки из ручниц приняли боевое крещение во время знаменитого стояния на Угре — уж очень примитивным было тогда ручное огнестрельное оружие, да и сама кампания 1480 г. не располагала к его массовому применению.
Лишь со времён Василия III они появляются на государевой службе и на полях сражений в «товарных количествах». Первое упоминание о них относится к 1508 году, когда во время очередной русско-литовской войны набранные с городов пищальники и посошные люди были отправлены в Дорогобуж, поближе к «линии фронта».
К этому времени русские уже столкнулись с ручным огнестрельным оружием — в ходе русско-ливонской войны 1501−1503 гг. его использовали против русской конницы немецкие ландскнехты, нанятые Ливонской конфедерацией, а взятые в плен в ходе русско-литовской войны 1500−1503 гг. наёмные литовские «жолнеры»-стрелки из ручниц помогли в 1505 г. воеводе И. В. Хабару отстоять Нижний Новгород от казанцев и пришедших им на помощь ногайских татар.
В 1510 г. впервые сказано о «пищальниках казённых» (т.е., надо понимать, речь идёт о тех, что были «прибраны» на постоянную государеву службу. Имперский посол С. Герберштейн, оставивший любопытные записки о своём неоднократном пребывании в России времён Василия III, сообщал, что в бытность его в Москве у Василия III было «почти полторы тысячи пехотинцев из литовцев и всякого сброда»). Спустя два года, в 1512 г., псковские пищальники штурмуют Смоленск, а в 1518 г. пищальники псковские и новгородские осаждают Полоцк. Активно участвовали пищальники и в русско-литовской Стародубской войне 1534−1537 гг., и в казанских походах Василия III.
Ручницы конца XV в. и ландскнехты. Гравюра из Zeugbuch Kaiser Maximilians I
Ещё один любопытный факт из того времени — в 1525 г. со слов московского посла при дворе римского папы Дмитрия Герасимова епископ Ночерский Павел Иовий записал, что московский великий князь завёл у себя «scloppettariorum equitum». Под ними, очевидно, надо понимать именно посаженных на-конь для большей подвижности пищальников (а то ведь Герберштейн писал, что «в сражениях они никогда не употребляли пехоты и пушек, ибо всё, что они делают, нападают ли на врага, преследуют ли его или бегут от него, они совершают внезапно и быстро, и поэтому ни пехота, ни пушки не могут поспеть за ними…».
Потерпев же обидное поражение под Оршей в 1514 г., когда московская конная рать была побита польско-литовской, имевшей все три рода войск, Василий III и его воеводы сделали, надо полагать, правильные выводы из этого). В пользу такой трактовки текста говорит, к примеру, такой факт — в сентябре 1545 г., снаряжаясь в свой первый поход на Казань, Иван IV прислал в Новгород грамоту, в которой повелел «нарядити» с новгородских посадов, пригородов с посадами, с рядов и с погостов 2000 пищальников, тысячу пеших да тысячу конных (любопытно, но в грамоте содержится и норма расхода боеприпасов — каждому пищальнику надлежало иметь с собой 12 фунтов свинца и столько же «зелья»-пороха).
7.
Первым ярким выступление стрельцов стали походы на Казань, которую без них вряд ли получилось бы взять. Также стрельцы отлично показали себя на взятии Астрахани. Очень быстро стрельцы стали превращаться в привилегированную группу. Русские цари лелеяли и берегли свою пехоту. Жалование 4-5 рублей в год (на эти деньги можно было построить дом), медицинское обслуживание, льготы – вот на что мог рассчитывать попавший в новое войско. На войне стрельцам не запрещалось собирать трофеи и мародёрствовать, когда на это давалась команда.
Интересный факт: во время Плотского похода Иван Грозный запретил войскам мародёрствовать, в том числе фуражироваться за счет крестьян на вражеской территории. Войска шли с необычайно большим обозом. Сделано это было для того, чтобы «не раздражать местное население» и максимально отсрочить тот момент, когда бы литовцы узнали о приближении армии.
Начало легенды
Московские стрельцы… Когда слышишь эти слова, перед глазами невольно встаёт образ сурового бородатого мужика в длиннополом красном кафтане, сапогах с загнутыми носками и отороченном мехом суконном колпаке. В одной руке он держит тяжёлую пищаль, а в другой — бердыш, на боку у него — сабля, через плечо — берендейка. Этот классический, ставший хрестоматийным образ московского стрельца растиражирован художниками (Иванов, Рябинин, Лисснер, Суриков), кинорежиссёрами (достаточно вспомнить «стрельцов» из известной комедии Гайдая «Иван Васильевич меняет профессию»), писателями (один А. Толстой и его «Пётр Первый» чего стоит!) и прочно вошёл в обыденное сознание.
Но мало кто знает, что этот такой привычный и узнаваемый стрелец — порождение второй половины XVII века, времён Алексея Михайловича Тишайшего и его сына Фёдора Алексеевича, войн за Украину с поляками и турками.
Это его видели иностранные дипломаты, оставившие более или менее подробные описания и рисунки, по которым мы и знаем, как же выглядели московские стрельцы в то время. Но к тому времени история стрелецкого войска насчитывала уже больше, гораздо больше сотни лет, и за это время войско это сильно изменилось как внешне, так и внутренне.
А какими были стрельцы в «начале славных дел», в первые десятилетия своей истории, при «отце» стрелецкого войска Иване Грозном? Об этом известно, увы, намного меньше. К сожалению, не сохранилось ни одного рисунка, который бы описывал внешний вид московского стрельца середины XVI века — самые ранние их изображения датируются в лучшем случае концам XVI-началом XVII веков.
Но, к счастью, остались описания, что дали иностранцы, видевшие их в то время. Чудом сохранились, пусть и в небольшом количестве, документы, сообщающие нам о том, какими же были эти воины.
Наконец, об истории стрелецкого войска можно узнать из русских летописей и кратких записей в разрядных книгах. Одним словом, порывшись в старинных рукописях и документах, можно всё же сыскать необходимый минимум сведений для того, чтобы попытаться реконструировать внешний облик московского стрельца времён Ивана Грозного.
